И вот зашла Мартова. Она аккуратно прикрыла дверь и посмотрела на экзаменатора. Сергей Сергеевич кивнул, делая приглашающий жест рукой. Больше в классе никого не было, потому что Сергей Сергеевич не терпел одновременности.

- Здравствуйте, Мартова. Берите билет.

Девушка подошла к столу, за которым сидел Сергей Сергеевич, и взяла одну из перевернутых бумажек. Рука ее при этом немного дрожала.

- Покажите, — попросил Сергей Сергеевич.

Старшеклассница подняла билет так, чтобы он видел номер.

- Билет сорок один. Садитесь, готовьтесь.

Мартова пошла к парте, села и подтянула к себе черновой листик из неровной кучки. Склонившись над билетом, она напряженно стала его изучать. Сергей Сергеевич смотрел на Мартову и не мог понять, откуда берется то неясное золотистое сияние, сопровождающее ее: может быть, с кончиков прозрачных волосков, покрывающих кожу девушки, или с крошечных сверкающих капелек, вделанных в мочки ее ушей, или так пахнут цветы, которыми притворяется ее дезодорант? Сергей Сергеевич представил себе, как дома Мартова поднимала голые руки и прыскала дезодорантом выбритые подмышки, откуда наверняка пахнет обычным девичьим потом, крутясь у зеркала. А потом она задрала себе юбки и прыснула из флакона в трусы, звонко рассмеявшись от своей дерзости, ох эта Мартова, она, несомненно, все время выкидывает что-нибудь в таком роде, когда ее никто не видит, или с подружками, а над таким, как Сергей Сергеевич, они попросту хихикают.

Школьница между тем начала что-то писать, слишком сильно стискивая ручку влажными тонкими пальцами и тупо глядя в листок. Глаза ее двигались. Сергей Сергеевич не сомневался, что Мартова пишет какую-нибудь чушь. И не случайную чушь, над которой можно было бы и улыбнуться в такой солнечный июньский день, когда за окнами застыли верхушки тополей на фоне идущих в неведомое облаков, листья оплетающих институтский забор диких виноградных лоз словно отлиты из зеленого железа, и одуванчики испещрили яркими пятнами душные нагретые газоны, в такой день присесть бы в тени парковых деревьев на лавочку и взять руками теплую, надутую грудь вот этой самой Мартовой, можно и через платье, лифчик сейчас все равно никто не носит, взять ее руками, повторяю, теплое, живое, только проросшее вымя, и несильно стиснуть, изменяя форму, так чтобы Мартова зажмурилась от сладостной боли и дырочки в сосках ее расширились в свою сухую еще глубину, так вот, не случайную, ветреную чушь пишет сейчас Мартова в своем черновике, а опостылевшую, глупую ахинею, какую писали, пишут и будут писать ленивые ученицы, с дурацкими ошибками, вызванными не незнанием даже, ведь Мартова готовилась и старалась, а скудоумием, разнеженностью девичьего куриного ума, раздражающей безалаберностью, той безмозглостью, что объясняет закономерные вещи черт знает чем, вместо того, чтобы попытаться их понять. Все им скучно, этим смазливым девицам, на уме у них одни колготки, туфельки, цепочки, накладочки и прокладочки, настолько уж они поглощены функциями собственного глупого организма, только одного они хотят, хоть они и сами себе порой не скажут, а только терзаются смутной тоскою, лежат в темных комнатах, уткнувшись лицами в стенки и мочат подушки теплыми слезами, а причина тому одна и та же, одна и та же, и зачем их вообще чему-то учить, зачем это измывательство над науками?

- Достаточно, Мартова, идите отвечать, — раздраженно сказал Сергей Сергеевич. Хватит с него этого театра.

- Но я еще не готова, — робко попыталась возразить Мартова.

- Вы уже готовы, — со злым ехидством процедил Сергей Сергеевич.

Мартова встала, растерянно собирая листочки.

- Давайте, давайте, — поторопил ее Сергей Сергеевич. — Пятый час уже тут сижу.

Мартова подошла, села на стул рядом с преподавателем и стала искать среди бумажек первую. Руки ее дрожали еще сильнее.

- Начинайте, — сказал Сергей Сергеевич, устало сомкнув и снова растворив глаза.

Мартова прочитала вопрос и начала отвечать. По мере рассказа голос ее становился легче и увереннее. Сергей Сергеевич задал ей несколько вопросов. Она отвечала просто и ясно, только пальцы, которыми она машинально убирала волосы со лба, тряслись, как невесомые листочки луговых осин. Сергей Сергеевич перешел ко второму вопросу, потом к третьему. На третьем вопросе Мартова запнулась, видно было, что она не успела продумать ответ заранее до конца. Некоторое время она молчала, думая, лицо ее не было сосредоточено, а бледно напряжено, как бывает у предсказателей в момент вещего зрения, и дрожали не только полусогнутые у лба пальцы, но и губы девушки, тщательно покрытые ровным слоем розовой помады. Сергей Сергеевич внимательно наблюдал за ученицей, сердце замерло у него в груди, дикая, холодная дрожь прошла сквозь него, рассыпаясь и тая. Он до боли сжал в руке чернильную ручку и не мог даже дышать. Вдруг Мартова отвела руку от лица и стала говорить. Она говорила, Сергей Сергеевич слушал.

- Вы говорите чушь, — сказал он, когда студентка кончила. И эти слова были тревожны и интересны, как первый ввод члена в ее полное незнакомой сырости влагалище. — Все, что вы сказали — ерунда.

Мартова слегка покраснела, почувствовав, как срывается с того тонкого циркового каната, по которому шла весь экзамен, забывшись в волшебном неистовстве преодоления. Она попыталась поправиться, переформулировав ответ.

- И продолжаете говорить ерунду, — спокойно сказал Сергей Сергеевич. — Какая глупость — то, что вы говорите. Как можно нести такую околесицу, Мартова, вы же совершенно не думаете, что говорите.

- Простите, Сергей Сергеевич, — пролепетала Мартова. — Я сбилась. Я сейчас поправлюсь.

- Вы не знаете материала! — резко каркнул экзаменатор, прыснув в щеку девушки капелькой слюны. — Вы не знаете материала, Мартова, вы не готовились.

- Я готовилась, — тихо сказала Мартова, голос ее заметно сгустился от надвигающихся слез.

- Нет, милая, вы не готовились. Вы ленивы и глупы. — Сергей Сергеевич увидел первую слезинку, которая возникла на ресницах Мартовой. — Вы совершенно бестолковы, Мартова, вы просто дура. Вот истина, которую вам следует запомнить. Вы слышите меня?

- Слышу, — прошептала Мартова, борясь со слезами.

- Повторите, что я вам сказал.

- Вы сказали, что я дура.

- Нет, Мартова, не так. Это истина, это не "вы сказали". Как надо повторить?

- Я дура.

- Правильно. Пожалуй, я все же поставлю вам тройку, хоть вы и дура.

- Сергей Сергеевич, спросите меня еще, — заныла Мартова, и слезы покатились по ее щекам. — Пожалуйста.

- Ты что, хочешь четыре?

- Пожалуйста, Сергей Сергеевич, пожалуйста, — Мартова смотрела на него помутневшими от слез глазами, молельно сложив руки в виде китайского символа борьбы мужского и женского начал. Она задыхалась от своих слез.

- Хорошо. Но сперва перестань реветь. Прекрати реветь!

Мартова поспешно вытерла ладонями слезы, всхлипнула и еще раз вытерлась.

- Я поставлю тебе пять, если ты сейчас пописяешь, — четко проговорил Сергей Сергеевич. — Не вставая, просто пописяешь под себя. В стул.

Мартова покраснела и опустила глаза.

- Ну, — сказал Сергей Сергеевич. — Пописяешь?

- Я… — тихо сказала Мартова. — Я не могу.

- Ты можешь, Мартова. Наташа. Ты можешь. Ты ведь делаешь это по нескольку раз в день.

- С… Сергеевич… пожалуйста… — прошептала Мартова.

- Наташа, это же не больно. Представь себе, что ты дома, на своем унитазике, ну? Сидишь в туалете, дома, никто тебя не видит, ну, Наташенька, пись-пись…

Мартова дернулась, чтобы встать, но Сергей Сергеевич крепко схватил ее за локоть.

- Ну немножко, Наташенька.

- Я не могу, — вывернула из себя девушка. Голос ее стал хрипловатым.

- Ну немножко, Наташенька.

- Я не могу, — слова давались Мартовой трудно, будто ее сильно тошнило. — Мне запретили.

- Кто? — затаив дыхание, спросил Сергей Сергеевич.

- Они. Они запретили. Они делают вот так, — Мартова раскрыла рот и всунула туда сжатую руку. — А мне так больно. Я не хочу. Я должна писять только когда с ними. Не на улице, не в гостях, только с ними. Так они сказали. Только тут, только с нами, иначе мы ревнуем, — Мартова снова заплакала, не в силах больше говорить.

- Ну-ну, Наташенька, ничего страшного, они и не узнают, они не заметят, ты немножко, совсем чуть-чуть, ты трусики приспусти, расправь платье, вытащи его из-под попы, и в стул, просто в стул, самую малость, оно и пахнуть не будет, они ничего не узнают. Ну давай, Наташенька, давай, ну давай, скоренько.

Мартова, плача, засунула руки под платье и поерзала, спуская трусы.

- Ну давай, давай, Наташенька, — шептал Сергей Сергеевич, все еще держа ее за локоть. — Ну Наташенька.

- Не получается, — горько всхлипнула Мартова.

- Получится, милая, немножко всегда получится, давай, постарайся.

- Вот, — испуганно шепнула студентка. — Вот. Это хватит?

Сергей Сергеевич наклонился и нежно принюхался.

- А ну-ка, встань.

Мартова встала, подтягивая трусы и отодвинув стул.

- Вот тут, — показала она на сиденье. — Мокро.

- Это не надо, — засуетился Сергей Сергеевич, — это мне не надо, ты юбочку подними. Покажи мне ноги.

Мартова приподняла двумя руками собравшийся в складки край платья. Сергей Сергеевич потрогал рукой ноги девушки, отыскав пальцами мокрые от мочи места.

- А что это мокрое? — лукаво спросил он всхлипывающую Мартову. — Ты что, описялась? Рот!

Мартова послушно открыла рот. Сергей Сергеевич встал и ловко всунул в него пальцы, сильно сдавив студентке язык.

- Сколько я раз тебе говорил, — сказал он незнакомым, поломано дребезжащим голосом. — Не смей это делать где попало. Не смей, не смей.

Мартова пронзительно заскулила от боли, схватив преподавателя за рукава.

- А ну не дергайся, больнее будет! Смотри, ноги все мокрые. Опять описялась, поганка? Потерпеть не можешь? — Сергей Сергеевич глубже вдавил пальцы во влажную, мягкую плоть Мартовой, так что та даже со стоном согнула колени, а потом рывком выдернул пальцы из ее рта. Мартова сразу закрыла рот рукой, другой вытирая лицо. Сергей Сергеевич взял еще мокрыми от слюны пальцами ручку и поставил в бланк "отлично".

- Если ты еще раз, — тихо произнес он. — Где-нибудь это сделаешь, Мартова, мы тебе обратное действие произведем. Ясно?

Мартова кивнула, осторожно собирая свои письменные принадлежности.

- А раз ясно, так пошла вон! — рявкнул Сергей Сергеевич. — Вон! — и после того, как дверь затворилась, зло добавил: — Поганка.

Copyright by Ilia Masodov